ОКРУЖНОЕ ПОСЛАНИЕ

Председателя Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей 1934 г.

 

"Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе" — восклицает псалмопевец Давид. Так чувствовал и я, когда в глубокой скорби о церковном разделении написал Митрополиту Евлогию горячий призыв исправить великое зло, происшедшее вследствие отделения его от прочих зарубежных архипастырей. Я писал ему о никогда не прекра­щавшейся моей любви к нему, напоминал о пережитых нами вместе скорбях в плену. Его ответ хотя и не содержал полной готовности теперь же возсоединиться, но заключал в себе сожаление о том, что он слишком поторопился порвать с Архиерейским Собором. Меня глубоко тронули эти слова его и я готов был удовлетвориться даже таким заявлением, надеясь, что при личном свидании Митрополит Евлогий выскажется с еще большей определенностью. Я полагал, что если он сознает хотя бы, что слишком поторопился покинуть Собор в 1926 году и от этой его поспешности возник столь тяжелый раскол, то примет и все меры к исправлению причиненного зла и к возстановлению единства. Объятия наши были отверсты для него и его последователей и я, в согласии с прежним постановлением Собора, заверял его в этом. Когда же я позвал Митрополита Евлогия приехать, чтобы переговорить лично, и когда он не решался ехать, я послал ему новый горячий призыв прибыть в Белград для возсоединения с Церковью. Всем известно, что, отозвавшись на этот призыв, он приехал и был встречен с большою любовью. Я всячески ста­рался облегчить положение для его самолюбия вплоть до того, что предложил ему прочитать над собою молитву, хотя никогда ни под чьим запрещением не был. Принимая его покаяние, я и сам просил у него прощение, если лично в чем погрешил против него. На заседании же Архиерейского Синода Митрополит Евлогий, хотя и робко, с многочи­сленными оговорками, но высказался за полное возсоединение с Архиерейским Собором, однако ставил это в зависимость от решения Константинопольского Патриарха, которому обещался немедленно написать. Но я доныне не получил от него ответа на вопрос, было ли им написано в Константинополь и с каким результатом. Оговорюсь, что мы не возражали против такого обращения не потому, что признаем за Константинопольским Патриархом право препятствовать нашему объединению, а потому, что желали возможно безболезненного его осуществления.

Всякое отлучение и запрещение есть свидетельство того, что суд церковный признает грех данного лица слишком тяжелым для совершения таинства, что грех этот отлучает от благодати Божией. Грех Митрополита Евлогия заключался в том, что, ставя себя как бы выше Собора, он, вопреки св. канонам и без всякой серьезной причины, демонстративно покинул Собор и этим внес соблазнительное для паствы разделение. Тогда Митрополит Евлогий без достаточных оснований подозревал нас в желании совсем отделиться от Матери Русской Церкви, а затем вошел в административное подчинение Митрополиту Нижегородскому Серию, в то время как мы указывали на невозможность такого подчинения, поскольку Митрополит Серий на­ходится в полной власти у безбожников коммунистов и вынужден выполнять их требования. Митрополит Евлогий заявлял тогда, что для нашей Зарубежной Церкви "нет другого пути как неуклонно идти за ним" (Митрополитом Сергием). Однако, он скоро мог убедиться в нашей правоте, ибо был Митрополитом Сергием объявлен уволенным за участие в протестах против гонения на Церковь в России. Но вместо того, чтобы тогда же признать свою ошибку и возсоединиться с нами, он ушел в подчинение Константинопольской Патриархии, впа­дая в новое противоречие с прежними своими заявлениями. Такою ценою Митрополит Евлогий во что бы то ни стало уклонялся от единения с нами. Поэтому первые же шаги его к возсоединению нас глубоко порадовали и, как мы считали, давали основание, если не к немедленному принятию его в полное общение, то хотя бы к возстановлению с ним общения не полного, каковой вид общения указывается в 5-9 правилах Анкирского Собора. Упоминание сих правил в определении Архиерейского Синода было почему то истолковано Митрополитом Евлогием как приравнивание его к отступившим от христианской веры, а между тем из текста совершенно ясно, что ссылка в скобках на эти правила указывает только на существование в Церкви установлен­ного ими вида общения, когда допускается совместная молитва, но не разрешается еще общение литургическое.

Так как я вносил в Синод предложение о принятии Митрополита Евлогия в молитвенное общение, в виду обнаружившейся его воли к возстановлению единства, то я же теперь с глубокой грустью принужден откровенно сказать, что последующие действия Митрополита Евлогия и отказ его приехать на Собор такое общение затрудняют.

Когда Митрополит Евлогий уезжал отсюда, я верил в то, что он постепенно будет преодолевать все препятствия к единству. Мне думалось, что, не решаясь здесь давать слишком категорические обещания, он будет, по крайней мере, подготовлять путь к единству. Но, с возвращением Митрополита Евлогия в Париж, имел место ряд фактов, свидетельствующих о том, что он снова стал во всем слу­шать тех людей, от которых нашел нужным скрыть свое намерение отозваться на мое приглашение приехать. Теплившаяся надежда на возстановление единства стала сменяться во мне горьким разочарованием, когда я читал беседу Митрополита Евлогия с корреспондентом "Последних Новостей", полные нападок на Синод, статьи официального "Церковного Вестника" и, наконец, опубликованное в американских русских газетах письмо к рукоположенному пок. Митрополитом Платоном во епископа Леонтию Туркевичу, написанное через месяц после заседания Синода с участием Митрополита Евлогия. В этом письме, изложив план раздробления русского церковного за­рубежья, Митрополит Евлогий пишет: "Каковы церковные настроения у Вас в Америке? Судя по газетам — тоже объединение, но, конечно, не в Карловацком Синоде... Надо создать что-то высшее и более прочное на началах полного самоуправления". Так, едва вернувшись от нас, Митрополит Евлогий пишет в Америку, где началось дви­жение к единству именно с нами и где весть о возстановлении единства в Европе могла бы помочь делу объединения. Он торопится сообщить в своем письме, что не думает объединяться с Синодом, который по выдвигаемому им плану подлежал бы уничтожению. Я не верил, что письмо это подлинное, пока Митрополит Евлогий сам не подтвердил мне это...

Свои предположения об устройстве Зарубежной Церкви Митрополит Евлогий мне высказал только теперь и, хотя подробный разбор их еще будет сделан в другом послании, я сейчас хочу вкратце сказать, что признаю их крайне вредными для Церкви. Вместо объеди­нения Митрополит Евлогий предлагает нам полное раздробление.

Всякое объединение подразумевает единое возглавление и какой-то центр, а Митрополит Евлогий хочет раздробить нашу Церковь на 4 округа, которые находились бы в разных юрисдикциях и не имели бы постоянного центра.

Земная жизнь моя приходит к концу и поэтому надеюсь, что мне поверят, что не ради властолюбия, а в глубокой вере в свой долг перед Русской Церковью я настаиваю и буду настаивать на необходимо­сти для неё организованного полного объединения. Если Харбинская епархия и Духовная Миссия в Китае благополучно процветают в подчинении Синоду, то почему это невозможно в несравненно более близкой Западной Европе? Законы предоставляют достаточный простор епархиальной власти и лишь немногие сравнительно дела восходят до Синода, который дает общее руководство и служит инстанцией апелляционной. И т. к. всякое объединение должно иметь постоянный центр, то почему же не вернуться к единству с уже существующим центром, при том в свое время устроенным не без помощи Митрополита Евлогия?

В нынешнее тяжелое для Русской Церкви время, когда на Родине нет никого, кто мог бы охранять её заграничное достояние, такой долг ложится на нас, зарубежных иерархов. Мы должны показывать соотечественникам примерь действительного, а не призрачного единства, — объединения, а не раздробления под видом автономных округов, с сохранением только ни к чему не обязывающих "мирных отношений". От этого убеждения никогда не отступлю ни я, ни мои собратья- архипастыри и к этому единению мы неизменно призываем и всех отпавших от Собора архипастырей, которых да простит Господь.

Св. Иоанн Златоуст говорить, "что производить разделение в Церкви не меньшее зло, как и впадать в ересь" (на Еф. XI, 6), а не­много раньше поучает: "Ничто так не оскорбляет Бога как разделение". А если так, то что можно возразить против наших призывов к полному единству Русской Церкви за рубежом? Ничего. Но если признаем его необходимым, то должны и осуществлять его, и я, донде же есмь, не престану звать к этому и Митрополита Евлогия и пошедших за ним иерархов, пастырей и мирян. Не напрасно возложил Господь на русских изгнанников некое послушание хранить за рубе­жом часть Русской Церкви в то время, как сама она в тяжелом пленении. Смиренно принимая это послушание, хотя бы оно было иногда связано с утеснениями, нищетой и унижениями, мы должны особенно заботиться о том, чтобы изжить в своей среде всякие расколы и наоборот явить миру единое сплоченное русское церковное тело. А для этого прежде всего необходимо, чтобы каждый из нас, архиереев, смиренно подчинял свою волю решениям Собора своих собратий. Если мы, т. о., откажемся от всякого любоначалия, то не будем уже забо­титься ни о каких автономных областях и не будем почитать для себя унизительной ответственность перед Собором своих собратий, выступать перед которыми с объяснениями и даже покаянными заявле­ниями нисколько не унизительно ни для кого из нас. Так именно устрояется в церковной жизни то единомыслие, о котором говорится в 34 пр. Св. Апостолов "и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святой Дух". Господь мира и любви да будет нам в этом помощником. Аминь.

 

+ Антоний, Митрополит Киевский и Галицкий.

 

24 июля 1934 г. Сремские Карловцы.